|
| |
|
Виктор ЛЕВЧЕНКО
ПАМЯТНИК МАТЕРИ
У насъ рожь рожаетъ самъ-пятъ,
а нынь самь-сёмъ родила(сь).
Владимир Даль
24 мая…
В разных концах мира,
в Вешенской, Боковской, хуторе Пухляковском, в Москве
и Париже, Стокгольме и Осло, в Принстоне (штат
Нью-Джерси) вспомнят этот весенний день именем Шолохова.
Вспомним и мы —
светлым именем матери русского гения, Анастасии Даниловны Шолоховой,
в девичестве Черниковой : «Азъ есмь лоза, вы же роджiе»
(Евангелие от Иоанна).
Никогда не был я расчетливым краеведом, не искал
на карте Всевеликого Войска Донского легендарный хутор Татарский.
Но исподволь, по мере сил, гостя в Вешенской
у казаков и ка?зачек, разгадывал одну из сокровеннейших
тайн романа. Разга?дал ли?.. Сумел ли понять это одно
из самых загадочных произведений мировой литературы?.. Все больше
ловлю себя на мысли, что начинаю напоминать того старика-казака
на Верхнем Дону, что читал только две книжки: Евангелие
и «Тихий Дон». Читаю и перечитываю — полной грудью… Так
вот, я думал-га?дал — как рядовой читатель, вроде того
казака-старика, и как специалист по поэтике: отчего
ж это в эпицентре «Тихого Дона» поместил Шолохов именно хутор
Татарский, если не ошибаюсь, единственное вымышленное
в романе название, кроме, конечно, Татарского кургана? Что
за блажь? Что за хитрая прихоть? Да еще и населил
свою казачью йокнапатофу бранным народцем: братья Шамили, Аксинья
(ак су — белая вода) Мелеховы-турки. Может, хитроватый
Шолохов хотел прослыть щирым интернационалистом?..
Кажется, нет во всей
литературе XX столетия более рус?ского богатыря, чем Григорий
Мелехов. А вот бабку для него Шолохов выписал зачем-то
из самой Туретчины: «…И повелись в хуторе горбоносые,
диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному — турки».
Ответ гениально прост. Для своего романа Шолохов строи?тельный материал
не выдумывал в зашторенном кабинете, а брал живьем,
из живой жизни, с улицы. Не только у Григория
Мелехова, но и у мелеховского трагически погибшего
от рук ГПУ прототипа бабка была турчанка.
Дотошный земляк мой, кубанец Константин Иванович Прийма, прочно,
на всю жизнь осевший на Дону, крепко надоедал писателю своими
прокурорскими расспросами. И молодец! Благодаря его настырности
у нас теперь под рукой бесценный материал для осмысления. Впрочем,
надоедал он не только Шо?лохову, но и его
персонажам…
— Что вы скажете
о главном герое «Тихого Дона» — Меле?хове? — допытывался
он у Павла Назарьевича Кудинова, Орде?на Станислава
с мечами, Георгиевского кавалера четырех степе?ней, руководителя
Вешенского восстания. Кудинов по-простецки (хоть дослужился
до полковника) ответил:
— Среди моих командиров дивизий
Григория Мелехова не было. Это вымышленное лицо. Возглавлял первую
(в романе мелеховскую) дивизию хорунжий, Георгиевский кавалер
из хутора Базки Харлампий Васильевич Ермаков. В романе
он у Григория Мелехова командует полком. Ермаков был храбрый
командир, забурунный казак. Многие его приметы, поступки и выходки
Шоло?хов передал Григорию Мелехову.
— Что вы имеете в виду?
— Да то, что бабка Харлампия — турчанка, — ответил Кудинов.
Двинемся дальше по петлистым
улицам и переулочкам хутора Татарского.
С великим изумлением под мелеховским плетнем в окружении
татарцев встретим мы и самого Михаила Александровича, затянув
шегося крепчайшей капральской сигаретой и с дымком
выдохнув?шего ответ на заветный вопрос о диковинных предках
Григория Мелехова:
-Все бралось из жизни.
У нас многие казаки имели жен иноплеменных. В станице
Каргинской один казак привел себе в жены калмычку. И хорошо
жили. У Ермакова Харлампия бабка была турчанка. А мою родню
по материнской линии в хуторе на?зывали «татарчуки». Знать,
было в роду что-то от татар!..
Так вот он откуда —
хутор Татарский на карте «Тихого Дона»! Из самых глубин души!
Из глубин родословной…
Вообще же к вопросам крови Шолохов, как и подобает
настоящему русаку, относился умудренно-спокойно, с достаточной
долей юмора. Так, на встрече со шведскими студентами
он назвал себя «всешним» — и русским, и украинцем
и пожалел только о том, что еще и не швед:
— Видите ли, если говорить
вообще об этом, то я вам дол?жен рассказать такой
эпизодик. У одного моего товарища родил?ся сынишка, подрос уже,
стал разговаривать. Когда у него слросили: «Ты чей —
папин или мамин? — как обычно спрашивают у ребенка. —
Или нянин?» Он ответил: «Я всешний» (то есть принадлежу
всем). Это детское такое — «всешний». Таким образом,
и я в какой-то мере всешний, потому что мать украинка.
И даже один украинский поэт в мой адрес написал: «Коли
у тебе мати украiнка — ти Украiни рiдний сын». Так что
я и украинец, и русский, даже казак, только
не швед, к сожалению.
Смех смехом, но кто ж его мать — украинка или татарка,
вывезенная с Украины?
«Кто же была Анастасия
Даниловна: русская, украинка или татарка? — спрашивает донской
краевед, бывший полковник-артил лерист Георгий Яковлевич Сивоволов
и отвечает — Пытаясь разоб?раться с этим весьма трудным
вопросом, я беседовал со старо-жилами, помнившими многих
жителей Ясеновки, расспрашивал о
жизни семьи Черниковых до и после революции. Знакомая нам
Прасковья Ивановна Соколова выросла в Ясеновке, была ровесницей
Анастасии Даниловны. Она хорошо помнила семью Чернико?вых: мать
Наталью, братьев Гаврилу и Герасима (красивые были ребята!).
Настя, говорила она мне, была черной, как и мать. У нее было
много кавалеров. По отцу Черниковы происходили из русских,
по матери — из татар. Между собой всех Черниковых
ясеновцы называли по-уличному -»татары«».
Казачий хутор Татарский — это памятник матери.
Всем обидам назло воспел Михаил
Шолохов в «Тихом Доне» грешную лю?бовь своей матери, пригашивая
и свои, всю жизнь сочившиеся, раны.
Выданная замуж за урядника
Кузнецова (после греха с ясе-новским помещичьим сыном Дмитрием),
она вскоре сбежала к по?любившему ее приказчику Александру
Шолохову; от него и наро?дился на Свет Божий сынок Миша.
Лет до восьми мальчонка ходил под чужой фамилией урядника
Кузнецова и считался в хуторе «нахаленком». Господь Бог
жестоко покарал Настю за своеволь?ную ее любовь. Умерла дочь
от первого тайного воз?любленного Дмитрия, а спустя несколько
лет после рождения незаконно-законного сына стали отекать ноги,
и без посторон?ней помощи она уже не могла ходить. Муж
по совету кружилинских купцов повез ее на Кубань,
в Горячий Ключ, где лечение на водах вернуло
ее к жизни. Это время она вспо?минала как светло-голубое небо
над головой, как краешек за перышко ухваченной мечты.
Вот из каких глубин
выплеснулся на свет божий материн хутор — Та?тарский,
с чего и начинается «Тихий Дон» : «Мелеховский двор —
на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут
на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых
в про?зелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь
раку?шек, сырая изломистая кайма нацелованной волнами гальки
и дальше — перекипающее под ветром вороненой рябью стремя
Дона».
Двадцатилетним юношей в 1925 году Михаил Шолохов попал
в это бурное стремя, и оно не перекипает в любую
погоду.
|
|
|
|
